Круг XIV - 7

[D.Gray-man Fest]

Линк | Апокриф. "Самая твоя большая ошибка..."

@темы: Apocrypthos, Howard Link

Comments

[Гость]

Автор заранее просит прощения у заказчика за объем и содержание. заявка вдохновила, автора понесло, простите
Все упомянутые в тексте исторические персоналии никоим образом не имели данных фактов в своих биографиях, это все неуемная авторская фантазия.

6258 слов (без эпиграфа и примечаний)

"Пешка ведет партию к пату? Пешку с доски долой!"(с)

Мягкий ворс ковра наполовину заглушал неторопливые, размеренные шаги по каменному полу. Просторные, светлые помещения, высокие проемы окон, белый камень стен – каждая деталь здесь, казалось, была напоена светом жаркого южного солнца, стремилась вверх, ввысь, в яркую синеву. К небу, к золотому светилу, к Богу – гимном жизни, гимном свету и красоте.
Лишенная мрачной торжественности, напоенная светлой радостью готика белого собора, просторный внутренний двор, крытые галереи - будто бы каждый камень в древней кладке вобрал, впитал в себя частицу небесного тепла. Тишина и умиротворение царили в святой обители в жаркий итальянский полдень.
Мистический, отмеченный особой печатью свыше, солнечный Ассизи. Западный холм за городом, на котором – подобно римским храмам, раскинулась территория главного монастыря ордена францисканцев.
И века, столетия существования Сакро-Конвенто, казалось, почти стерли, смыли со страниц истории то время, когда это место звалось сollo d’Inferno, внушая в сердца людей отвращение и страх.
Кардинал чуть прищурился, протирая платком очки, на которых за время прогулки сюда, собралось изрядное количество серой дорожной пыли. В самом Ассизи он отказался от экипажа, решив пройтись до знаменитого монастыря пешком. И, хотя сохранить в секрете цель приезда, представив ее личным любопытством, не удалось все равно – старый настоятель Сакро-Конвенто уже был осведомлен о нем как о папском легате, он был доволен здешним приемом. Однако на уговоры возглавлявшего местную братию отца Бертрандо, на его просьбы сначала отдохнуть, а потом заняться делами, не поддался, вежливо отмахнувшись от почти назойливого в своей вежливости старика.
Дела подобной важности не могли терпеть отлагательства.
- Ваше преосвященство, прошу, не утомляйте его разговорами, - неторопливо шагавший через сеть монастырских коридоров настоятель, обратился к кардиналу почти что с мольбой. - Простите меня, но и к нам из Рима пришли специальные предписания... И этот человек находиться под моей ответственностью.
- Он очень плох, отец Бертрандо?
- Как сказать... – встревоженное лицо старика приняло сокрушенное выражение. - Благодаренье Господу, что он вообще остался жив. Тело идет на поправку, но его душа и разум... Два месяца назад мы всерьез опасались за его рассудок.
- Даже так? – голос папского легата немедленно изобразил должное сочувствие.
- Да. Но Господь милостив, он подарил несчастному забвение.
- Вы хотите сказать, что он по-прежнему ничего не может вспомнить?
- Ваше преосвященство, этот человек может цитировать евангелие лучше любого из нашей братии. Он живет в библиотеке, часто забывая предписания врачей, и искренне верит в Господа. Я видел его на молитве - так молятся разве что ангелы. Он в здравом уме и кем он был до того инцидента, смутно, но помнит. Но если вы заговорите с ним о том, что произошло тогда, ему может стать хуже. Он страдает провалами в памяти и странными приступами, которые начинаются, когда кто-нибудь пытается вызвать его вспоминания к жизни.
- И ваши врачи подтвердили, что это - симптомы психического заболевания? – сквозь сочувствие в голосе папского посланника проскользнул интерес.
- Да, хотя они не могут ни определить его название, ни выявить его причину. Здесь мы не можем ему помочь, и мы смирились с этим, ведь все наши усилия причиняют ему только мучения, - настоятель на несколько секунд замолчал, а затем добавил: - Он точно первый лед на реке – тонкий, лишь кажущийся прочным, но хрупкий на деле… А ведь главная заповедь для лекаря как тела, так и духа – не навреди.
- Ваша христианская доброта и ваш разум заслуживают тех почестей, которые вам воздают, преподобный. Но, когда в Ватикане, как вам уже должно быть известно, решается судьба этого человека... Что скажете вы?
- Мои слова не будут стоить многого, но думаю, что вы убедитесь сами, насколько они верны, как только увидите его. Несчастный юноша нашел успокоение в Божьем слове и мирская жизнь теперь для него закрыта. Господь сохранил ему жизнь, Господь дал забвение и помог сохранить разум. Посвятить после этого жизнь Ему - достойное решение.
- И вы, отец Бертрандо, согласны оставить его здесь?
- Более чем - я желаю этого. Он не теряет даром ни одного дня, с тех пор, как наша библиотека в его распоряжении, он увлечен изучением наших хроник. И его исследования послужат не только Богу, но и людям.
***
Библиотека монастыря Сакро-Конвенто уже давно не могла похвастать соперничеством с Сорбонной - это была маленькая комната с книжными стеллажами по всему периметру и письменным столом у самого окна. Вылинявший красный ковер на полу, золотистые крупицы пыли в лучах солнечного света и распятие, слабо поблескивающее над столешницей. Неуловимый запах старых манускриптов витал здесь, и казалось, что старыми книгами - чернилами неизвестного состава, ветхими страницами, дубленой кожей пропахла сама вечность. Века и столетия, которые пережили здесь человеческая мысль и слово.
Как древний волшебник, как алхимик над тиглем, точно апостол над первым Евангелием, здесь, в этой тихой обители склонился над книгами тот, о ком с таким восторгом и горечью одновременно говорил настоятель Сакро-Конвенто. Тонкий луч солнца запутался в длинных светлых волосах, озарил бледное лицо и упал на лист, испещренный латынью. Молодой человек сперва даже не заметил вошедших, казалось, с головой погрузившись в чтение. Его губы что-то тихо шептали, он перечитывал и редактировал текст, периодически что-то вымарывая в своих записях - по-видимому, списках с церковных книг.
- In principio erat Verbum et Verbum erat apud Deum et Deus erat Verbum, - произнес вместо приветствия папский легат.
Юноша услышал незнакомый голос и поднял голову от своих бумаг. На его лице отразилось удивление и тревога.
- К тебе посетитель, mio caro figlio, - поспешил успокоить его настоятель, торопливо выступая вперед. - Он хочет просто побеседовать с тобой, ему интересны твои исследования и... планы на будущее.
Молодой человек согласно кивнул и поднялся со своего кресла. Одетый в легкую белую рубашку с засученными рукавами, свободные черные брюки, в домашних туфлях из мягкой кожи - казалось, он только что встал с постели. Настоятель не случайно, чуть ударившись в поэзию, сравнил его с тонким первым льдом - когда-то хорошо тренированное тело молодого "послушника" было заметно истощено болезнью. Сильно исхудалыми казались руки, чуть впалыми, с темными полукругами - глаза. Но их живой блеск говорил о том, что душа и разум не оставили измученного испытаниями и невзгодами тела.
Левое запястье юноши обвивали четки: эбеновое дерево с нехитрым украшением – алой кистью. Он периодически начинал перебирать их, медленно перекатывая в пальцах черные бусины.
Кардинал рассматривал его с видимым любопытством, пристально вглядываясь в бледное, чуть осунувшееся лицо.
Он не заметил никаких признаков страха или узнавания. Там было лишь легкое удивление, небольшое волнение и ничуть не скрываемый пытливый интерес. Молодой человек – почти мальчишка, разглядывал его с никак не меньшим вниманием, однако первый смущенно отвел глаза. Кардинал улыбнулся, постаравшись, чтобы эта улыбка выглядела ободряющей, и сделал шаг вперед, протягивая ладонь.
Он настороженно следил за взглядом исследователя древних манускриптов, ожидая, что там мелькнет страх, нерешительность, животное чутье на опасность – их же натаскивали, учили не просчитывать, узнавать ее мгновенно... Лишь на секунду – хватит и этого… Однако ожидания не оправдались – худая, но сильная рука крепко стиснула его ладонь в ответном рукопожатии.
Быстрый взмах, осторожно отодвинувший в сторону исписанные листы и ворох пыльных свитков, короткий приглашающий жест, мягко указывающий на кресло. Вытащенный из-под стола хлипкий табурет – для себя. Почтительно мягкое, негромкое: «Располагайтесь, прошу вас».
Вежливо просить отца Бертрандо ненадолго покинуть библиотеку не пришлось словами – хватило лишь легкого кивка головы, чтобы старик тихой тенью исчез за дверью. Кардинал улыбнулся, сплетая пальцы в замок и устраиваясь поудобней в любезно предложенном кресле.
Определенно не то, что он ожидал увидеть. Но тем интересней, тем сложнее маленькая игра. Тем лучше.
- Отец настоятель сообщил мне, что в часы досуга вы предпочитаете шахматы. Не откажетесь от партии-другой? Чтобы беседа со мной не показалась очень нудной и утомительной.
- Отчего же? Я слышал не раз, что вы, ваше преосвященство, прекрасный собеседник.
- Оставьте титулы, сын мой, здесь и сейчас нет никакой нужды в церемониале. Я действительно желал бы сыграть – мне давно не попадался хороший противник. А о вас я весьма, весьма наслышан…
- Тогда черные или белые, падре?
- Не имеет значения. Предоставляю право выбора вам.
Черные и белые фигуры с легким грохотом перекатились в клетчатом ящичке-доске, осторожно снятом с верхней полки книжного шкафа.
- В таком случае первый ход ваш, святой отец.
***

[Гость]

- Сакро-Конвенто, монастырь, который мог соперничать с Авиньоном и Сорбонной по богатству рукописей... Здесь когда-то была великолепная библиотека, но что осталось от ее былого величия? – кардинал вздохнул, переставляя на е-4 белую ладью. – Если отец Бертрандо не преувеличивает вашего интереса к истории и теологии, то со временем вам станет здесь тесно.
- Тогда мне бы хотелось, чтобы это время настало не скоро, - ответил его собеседник, сосредоточенно продумывая ход. – Здесь прекрасные места - даже если просто смотреть на них из окна библиотеки.
- Отец Бертрандо так обеспокоен состоянием вашего здоровья, что не выпускает вас из обители? – по губам кардинала скользнула улыбка, а в голосе прозвучали ироничные нотки.
Молодой человек, снимавший тем временем с шахматной доски белого коня, не обратил на это внимания, ответив на насмешливо-снисходительный вопрос открыто, просто и даже простодушно.
- Отец настоятель очень добр ко мне и мне было бы тяжело принести ему огорчение. Пока он рекомендовал воздержаться от утомительных поездок и долгих прогулок, и я нахожу разумным этот совет.
- Но вы бы все равно хотели посмотреть на часовню святой Девы в окрестностях Ассизи, верно?
- Как вы догадались? – темные глаза «послушника» смотрели на папского посланника с удивлением и одновременно – с восторгом. – Я никому не говорил…
- Не говорили никому, но все-таки рассказали, - кардинал взглядом указал на листы рукописи, лежащей на письменном столе. - Тот отрывок вашей работы, который вы мне только что прочли, сказал гораздо больше, чем просто факты биографии. Вы с таким страстным восхищением пишете об этом этапе жизни святого Франциска, что было бы трудно не догадаться о вашем желании увидеть эти места своими глазами.
Молодой исследователь заметно смутился.
- Для самой работы это скорее минус, чем плюс? Ведь историк должен быть беспристрастным по мере возможности.
- Я так не думаю, слог у вас замечательный, - кардинал поправил очки, медленно сползающие на кончик носа. - И хотя вы пишете научную работу, нельзя забывать и о другой составляющей. О Всевышнем, о его святых, о прославлении законов Его…
Он с деланным интересом взял рукопись и еще раз пробежался глазами по строчкам – наискосок, по диагонали. Солнце, стоявшее в зените, неприятно било в лицо, место было не самым удобным, чтобы спокойно вести разговор и при этом внимательно наблюдать за собеседником. В облачении становилось жарко, душно, а за час бесполезной болтовни о жизни Франциска Ассизского, Апокриф так и не смог понять, стоит ли принимать на веру слова настоятеля и стоит ли верить собственным глазам.
За шахматным столиком напротив сидел не привычный, рано повзрослевший помощник Леверье, секретарь и боец корпуса Центрального бюро, а какой-то блаженный взрослый ребенок. Говоривший непривычно много и то восхищенно и восторженно, то заумно о высоких материях, но все равно – непривычно, не свойственно человеку, выросшему на улицах и повзрослевшему на войне.
И кардинал никак не мог решить, чем это было – игрой, притворством, или же в самом деле потерей памяти, какими-то внутренними изменениями в сознании личности – как результат всего произошедшего в ту ночь в Ордене.
Насколько ему было известно, младший инспектор плохо умел притворяться. Но чтобы убедится окончательно, кардинал решился на самый действенный шаг.
- Мне ясно теперь, почему отец Бертрандо в таком восторге от вас, что хотел бы, чтобы эта святая обитель стала вашим домом. Но вы уверены, что желаете остаться здесь навсегда?
- Почему вам это интересно, падре? – маленькая черная королева тихонько стукнулась о доску, занимая свободное место в опасной близости от белого короля.
Кардинал пожал плечами, снова склоняясь над шахматами. Передвинул короля, совершив длинную рокировку, и откинулся на спинку кресла, давая понять, что разговор будет долгим.
- Вы молоды, вам только двадцать лет. Естественно сомневаться подходит ли для вас такая карьера, такой образ жизни. Возможно, на ваш выбор повлияло несчастье, страдания тела и духа, а потому - насколько он искренен? Насколько сильно вы желаете выбрать именно эту стезю? Отец Бертрандо утверждает, что это – ваше призвание, и без сомнения он прав, но не будет ли этот выбор опрометчивым?
- Что вы хотите сказать этим, падре? – юноша нахмурился, то ли пытаясь просчитать комбинацию ходов, то ли оказавшись сбитым с толку нравоучительным тоном и смыслом только что сказанных слов собеседника.
- Я говорю о мирской жизни, сын мой. Которую отец настоятель наверняка советует как можно быстрее отринуть. Не могу сказать, что здесь он совсем уж неправ, но тогда через год, два года, пять лет, когда вы пресытитесь книгами и красотой этих святых мест, о Боге ли будут ваши мысли? Насколько мне известно, у вас не было семьи, но были друзья – там в миру… Вам будет не жаль покинуть их?
Произнеся это, кардинал замолчал, жадно впившись взглядом в лицо бывшего секретаря Леверье, стараясь уловить любую эмоцию – волнение, удивление, страх. Впитать, вобрать ее в себя, получить подтверждение, что этот мальчишка на самом деле все помнит, все знает… И побыстрее окончить эту чертову игру.
При этих его словах молодой человек вздрогнул и стремительно побледнел. Резко, хрипло выдохнул, будто бы подавившись воздухом в легких. Вскинул руки и сжал пальцами виски – точно у него очень сильно заболела голова.
- С моим близкими… С ними произошло что-то ужасное, я не знаю что… Я помню только, что мои действия были этому причиной, - на несколько секунд показалось, будто бы юноша едва не застонал от боли, почти ощутимой физически. - Отец настоятель утверждает, что это забвение – милость Господня, но я… я так не думаю.
- Ну уж вам-то как никому известна его склонность представлять Творца мягкосердечным и всепрощающим, - усмехнулся кардинал, внимательно, без намека на жалость, с неприкрытым любопытством рассматривая собеседника. – И что же это, по-вашему?
- Кара, - молодой голос зазвучал встревожено, нервно – точно в лихорадочном бреду. - Из-за меня кто-то погиб, я что-то сделал неправильно. Ведь согласитесь, падре, потерять часть чего-то очень важного, не знать – отчего все это, почему я здесь, это… это страшно.
- Лучше тяжело согрешить, чем забыть о своем грехе и не знать потом, за что тебя наказывают? – выражение лица кардинала приняло задумчивое выражение. – Возможно, вы правы.
И тут же, будто бы смущенно спохватившись, он добавил:
- Прошу прощения за эту маленькую проверку. Настоятель меня предупреждал, но, признаться откровенно, я не отнесся к его словам с должной серьезностью. Наш разговор не пошел вам на пользу, только встревожил понапрасну. Отдыхайте, восстанавливайте свои силы. Берегите себя.
И поднялся с кресла, собираясь уходить.
- Но падре, подождите! Ваш ход, вы забыли? – вкупе с растерянным взглядом эти слова прозвучали почти умоляюще.
- Ах, это, - кардинал улыбнулся, даже не думая опуститься обратно в кресло, склонившись над шахматной доской лишь на несколько секунд. – Вот так. Шах и мат.
Белая королева, найдя брешь в защите, смела с доски черного короля.
- Ваша самая большая ошибка была в том, что вы упустили возможность рокировки. Довольно грубая ошибка, надо сказать.
Юноша расстроено посмотрел на доску, будто бы восстанавливая в памяти свои ходы.
- А вы? Вы ведь тогда намеренно пожертвовали пешкой, чтобы избежать возможности пата?
- Именно, сын мой. Именно так. Иногда необходимо жертвовать малым, чтобы спасти гораздо большее. Прощайте, с вами было приятно побеседовать. И спасибо за игру.
Кардинал сделал несколько шагов к двери и обернулся, чтобы еще раз посмотреть на бледное лицо, на побелевшие пальцы, все еще крепко стискивавшие виски. На обессиленный излом худой спины, на выбившуюся прядь светлых волос, на хрупкую фигуру человека, являвшую собой живое воплощение страдания и потери.
И про себя отметил, что в общем-то вполне удовлетворен этим неутешительным, жалким зрелищем.

[Гость]

***
Избавляться от мальчишки, сторожевой собачки Леверье своими руками теперь было небезопасно – здесь Малькольм его переиграл. Частая и внезапная амнезия, да еще и средь бела дня – это не охранники у дверей в комнату Мариана Кросса, «заснувшие» дождливой ночью на своем посту. Использовать кого-то из братии Сакро-Конвенто? Вряд ли выйдет что-то путное – мальчишку наверняка негласно охраняют, да и настоятель, несмотря на всю свою мечтательность и тонкость души, неплохо разбирается в людях. К своему драгоценному «анжело» он не допустит кого попало.
Да, Леверье неплохо устроил своего подчиненного, сделал все, чтобы обезопасить его жизнь.
Но с другой стороны, секретарь Малькольма ничего не помнит. Его собственное сопротивление вмешательству в сознание, Уолкер, неожиданно прервавший корректировку воспоминаний, смертельная рана – все в совокупности привело к тяжелейшим последствиям. Провалы в памяти, припадки, общее ослабленное состояние тела и духа… Было интересно и познавательно посмотреть на этот случай, ведь обычно стирание воспоминаний проходило гладко, а те, кому положено было быть мертвыми, уже не возвращались из могил.
Кардинал вздохнул, наблюдая в окно экипажа за исчезающими вдали очертаниями монастыря. В сущности, он не любил убивать, но если того требовали обстоятельства – не колебался. Мальчишка-секретарь сам не оставил ему другого выхода, за что и поплатился.

«Если уж ты марионетка, то оставайся ей, даже когда меняется твой кукловод…»

Говарду Линку повезло – каким-то чудом он выжил. Повезло и вторично – он все забыл и при этом даже не сошел с ума. Больше этот двадцатилетний мальчик опасности не представляет – из него сейчас информацию не вытянуть даже под пытками. А раз он не опасен, то не стоит и мыслей о нем. Счастливчик, который бы проклял свое счастье, если бы только знал о поводе для проклятья. Дальше война потечет без него, он теперь не боец и даже не пешка в чьих-то руках – искалеченная жизнь, хрупкий осколок, бледная копия прежнего Говарда Линка. Повод для терзаний и вечный упрек совести Малькольма Леверье.
Кардинал улыбнулся своим мыслям. Монастырь или карьера священника для этого мальчишки сейчас, наверное, и вправду самое лучшее.
Люди настолько беспомощны и слепы, что для некоторых полное ослепление намного большее благо, нежели чем свет истины, страшная правда. Их самая большая ошибка в том, что все они жаждут много большего, чем смогут вынести.
***
После ухода кардинала, его собеседник так и остался сидеть, склонившись над шахматной доской. Низко опустив голову, нервно сжав худощавые плечи, спрятав лицо в ладонях. В комнате, где несколько минут назад царила атмосфера умиротворения и спокойствия, будто бы окончательно разорвалась толстая завеса, и хлынуло наружу тщательно скрываемое ей огромное внутреннее напряжение. Опустошение, тревога, усталость – вот что увидел в нервном изломе спины своего подопечного вернувшийся в библиотеку настоятель Сакро-Конвенто, отец Бертрандо.
- Сын мой…
На звук его голоса, на это мягкое, ласковое обращение молодой человек отозвался мгновенно. Дернувшись – будто бы очнувшись от страшного сна, тут же взяв себя в руки и принявшись собирать шахматные фигуры обратно в коробку.
- Не выставляйте этой ночью охрану, отче. Если ваши заверения были недостаточно убедительными, то это уже ничем не поможет.
Старик-настоятель покачал головой и придержал тяжелую дверь, позволяя ей бесшумно закрыться за собой.
- Не отчаивайся, сын мой. Господь милостив… К тому же я не могу нарушить данного мне приказа.
- Это простая формальность, отче, она не стоит чьей-то жизни. Пощадите своих людей, они ведь даже не представляют, с кем имеют дело…
Отец Бертрандо опустился в освободившееся кресло напротив и улыбнулся, взяв обвитую четками руку молодого «послушника» в свои мягкие ладони.
- Хорошо, пусть будет так. Формальности ради я оставлю тех, кто сопровождал тебя сюда у дверей твоей комнаты. Ведь ты сам все равно проведешь эту ночь в библиотеке?
- Да. У меня мало времени и много работы, мне нужно закончить перевод как можно скорее.
- Тогда позволишь дряхлому старику, страдающему бессонницей, составить тебе компанию? – улыбка на сморщенном годами, но благообразном лице настоятеля была доброй и ласковой. – Нет, нет, возражений не приемлю. Даже если в этом – он легким кивком головы указал на записи, рассыпанные по столу, - я не многое понимаю, но все же в свое время меня выбирали на должность архивариуса. Я могу помочь тебе с поиском недостающих частей.
- Святой отец, возможно, сегодня здесь будет очень опасно. И я пока не знаю точно, как мне защитить и вас, и себя.
- Не нужно волноваться обо мне, сын мой. Я уже стар и то, что делаю сейчас для тебя и твоего покровителя, возможно, мое последнее дело. Передадим же наши жизни в руки Господа и будем работать. Боюсь, тебе придется вернуться в Лондон намного раньше, чем планировалось.

[Гость]

***
- Итак, вы нашли его? – кардинал запер за собой двери своего временного кабинета, даже не обернувшись в сторону почтительно замершего у окна человека в алых одеждах.
- Да, ваше преосвященство, - Ворон коротко поклонился, когда быстрый взгляд поверх очков все же пристально скользнул по его закаменевшей фигуре.
- И генерал Леверье уже в курсе?
- Пока еще нет. Согласно распоряжению совета, при назначении папского легата, мы переходим в его полное распоряжение и подчиняемся в первую очередь…
- Довольно, обойдемся без уставных формулировок. Где?
- Его видели в Сохо.
Услышав это, кардинал недовольно поморщился. Где же еще… Отвратительное место.
- Конкретное местонахождение известно?
- Да, ваше преосвященство. Он был там днем, а сейчас находится в церкви Сент-Мэри.
- Самый безумный поступок, из всех, что только можно было совершить, – вполголоса пробормотал папский легат. И добавил: - Отдайте необходимые распоряжения и сделайте это, не поднимая лишнего шума. Возьмите с собой еще трех человек. Кто служит в этой церкви вам известно?
- Данных мало, ваше преосвященство, там недавно сменился священник. Прошлого, на которого была информация, перевели в другой приход. Если есть необходимость, мы можем выяснить все, но на это нужно время…
- Которого нет, – жестко отрезал кардинал. – Не забудьте экипаж подготовить. И так вы видели нового? Хотя бы мельком? Слушали, что о нем говорят прихожане?
- Да, поскольку у нас не было времени на проверку архивов.
- И? Вкратце, пожалуйста. Что он из себя представляет?
- Болезненный молодой человек, очень набожный и религиозный. Хорош собой, по мнению женского пола. Неопасен как человек совершенно, очень мягок в общении с прихожанами. Большую часть свободного времени проводит в приюте у церкви – том самом, где остановился объект. Но сегодня днем его вызвали к умирающему и он до сих пор еще не вернулся.
- Что ж, тем лучше для вас и для него. Советую вам поторопиться.
- Слушаюсь, ваше преосвященство. Но вы…
- Я отправлюсь вместе с вами, чтобы лично проконтролировать. Простая формальность, - папский легат улыбнулся, набрасывая на плечи скромный серый плащ.
Из затяжного ожидания игра перешла в решающую стадию. Следовало закончить то, что было так неудачно начато в подвалах Штаба несколько месяцев назад.
Тем более, что сейчас ему никто не мог помешать.

Только самая большая ошибка - считать себя во всем абсолютно безупречным. Знающим все, могущественным, сильным, неуязвимым… Самая большая ошибка – не видеть и не признавать повторных просчетов…

[Гость]

Аллен в его руках замолчал, перестал кричать и биться – только дышал тяжело, надрывно и, неестественно изогнув шею, смотрел в церковный проход. В его застывшем, стеклянном взгляде была боль и глухая, отчаянная мольба.
Кардинал невольно тоже повернул голову, ожидая увидеть того, кто послужил сейчас досадной помехой.
В церкви помимо них был кто-то еще. Кто-то незваный, но ощутимо опасный. Ветра этой глухой, беззвучной ночью и в помине не было, но дрожало пламя алтарных свечей – будто бы вот-вот потухнет, и страшно звучали в немой тишине размеренные, неторопливые шаги по каменному полу.
- Anima Christi, sanctifica me. Corpus Christi, salve me.
В слабом свете в проходе между скамьями вырастала черным силуэтом человеческая фигура. Голос, вторивший шагам, голос, читающий молитву, принадлежал ей. Негромкий, спокойный, холодный. И казалось, что с каждым шагом, с каждым словом, все сильнее дрожат и мечутся языки пламени.
- Sanguis Christi, inebria me. Aqua lateris Christi, lava me.
Неожиданно огонь церковных свечей вспыхнул ярче, чем это, казалось, было возможно, языки пламени устремились ввысь, и черная фигура вступила в полосу света.
- Passio Christi, conforta me.
Первое звено печати со свистом рассекло плотный, напоенный тревогой воздух. Легло тяжелым камнем на грудь, и цепью обернулось вокруг, обездвижив, приковав к телу руки, которые кардинал вскинул было, еще не ожидая нападения.
Аллен по-прежнему неподвижно лежал у него на коленях и силился что-то сказать, но не мог произнести ни слова. Неожиданно вмешавшегося человека же, Уолкер, казалось, не интересовал совсем – тот даже не взглянул на экзорциста.
Тонкая линия рта, упрямо сжатые губы, холодный, тяжелый взгляд темно-алых, в слабом свете - почти черных глаз. Мрачные, строгие одежды священника, облекающие стройное, чуть худощавое, сильное тело, золотой крест на шее и эбеновые четки на левом запястье. Твердый голос, твердый шаг.
От молодого человека, не так давно перешагнувшего через порог от юности к зрелости, от смерти к жизни, осталось не так уж много. От болезненного юноши, с благоговейным трепетом что-то рассказывавшего о святом Франциске и искренне огорчавшегося проигрышу в шахматы, не осталось ничего. Тонкий образ, запечатленный в памяти кардинала, разбился как непрочная фарфоровая маска – он был ложью с самого начала.
- Говард… - вместе с хриплым стоном Аллен все же сумел произнести имя бывшего инспектора.
В дрожащем огненном свете было тяжело различить цвет радужки глаз, разобрать – кому же, Ною или экзорцисту принадлежала эта отчаянная мольба, вложенная только в звук его голоса. Но, как показалось кардиналу, Говард Линк и не делал различий, когда забрал у него Аллена, довел того до ближайшей церковной скамьи, бережно опустил на нее и мягко отстранился, остановив коротким взмахом руки все попытки Уолкера что-то сказать.
Кардинал неплохо помнил сцену в подвалах Ордена и растерянно мечущегося юнца в форме Штаба, не намного старше своего подопечного. Растерянный, не понимающий, усилием воли собиравший тогда свои последние силы…Упрямый мальчишка, сторожевой пес из той породы, которые так и умирают, крепко вцепившись во врага: не разжимая рук, не выпуская чужого горла. Леверье определенно хорошо знал, кого следовало приставить к Уолкеру.
Сейчас же каждое движение молодого человека в черной сутане было плавным и почти торжественным – как на мессе. Он двигался медленно, с холодным, пугающим спокойствием и камнем, мраморным изваянием казалось бледное лицо, освещенное слабым светом свечей. За спокойствием и неторопливостью крылась холодная решимость – выдавал ее только блеск глаз и упрямо сжатая линия губ.
Молодой «священник» был точно сошедший с холста портрет инквизитора прошлых столетий. Холодного, расчетливого, безжалостного судьи.
Он не спешил, раскрывая оставленную на скамье маленькую Библию и доставая запрятанные меж ее страниц «перья» - талисманы со священными знаками. Ему было совершенно некуда торопиться – заклятье из черных цепей, связавшее кардинала, не распалось ни с первой, ни со второй попытки того освободиться.
- О bone lesu, exaudi me. Infra tua vulnera absconde me. Ne permittas me separari a te. Ab hoste maligno defende me.
Слова молитвы заставили стража Сердца недовольно поморщиться – как от воспоминаний о чем-то очень неприятном. Когда же его тело охватила вторая цепь, он не выдержал:
- Мои поздравления - ты действительно что-то. Но цепи Игнатия – это уже слишком. Как ты вообще узнал? Это знание было утрачено десятки поколений назад.
Только что произнесший последнее «аминь» Говард Линк поглядел на него с легким раздражением, которое, однако, не проскользнуло в его ровном, спокойном голосе.
- Да, утрачено. Потому что твои собратья об этом позаботились, разве не так? В каждом лагере был свой Иуда – был и среди вас, тринадцати…
- Тот, кого вы, люди, зовете иезуитом Лойолой, - кардинал, чья благообразная маска человеческого лица уже начинала давать трещину, произнес это имя с нескрываемым отвращением.
- Основатель Общества Иисусова, тот, кто оставил знание о вас, защитниках Сердца, людям, описав ваши силы и слабые места, - согласно кивнул бывший инспектор.
Он, все так же не спеша, как будто они беседовали за игрой в шахматы в библиотеке Сакро-Конвенто, продолжал методично делать то, что начал. Первая ритуальная игла вонзилась в щель между каменными плитами пола.
- Его рукописи были уничтожены столетия назад. Неужели ты умеешь еще и ворошить пепел древности? – ироничный тон кардинала никак не вязался с напряженным выражением его лица. Он был заметно встревожен и ждал ответа.
- Неужели господин папский легат в самом деле поверил, будто бы в Сакро-Конвенто я изучал жизнь святого Франциска? – вернул насмешливую ноту подчиненный Леверье. И, помолчав, добавил: – Это правда, что записи не сохранились ни в Ватикане, ни в Авиньоне, но бедные францисканцы - наилучший выбор для хранителей вашей тайны.
Острие второго якоря для печати, чуть зазвенев, заняло свое место.
- Я впечатлен. Ненадолго, но тебе выпала честь быть последним, кто прочел рукописи Лойолы.
- Сомневаюсь, что это так, - свечи давали не так много света, но в нем кардиналу почудилась усмешка на бледном лице. - Я не писал трактата о жизни Франциска Ассизского, это были списки с работы отца Бертрандо. Я скопировал рукописи Лойолы несколько раз, пока не запомнил их слово в слово. И до всех копий вам никогда не добраться.
Три ритуальные иглы, соединенные тонкой, туго натянутой бечевой, образовали на полу правильный треугольник. В «ушко» каждой был продет лист с черной печатью. Такие же черные цепи удерживали кардинала в коленопреклоненной позе у алтаря.
Оставалось только активировать талисманы.
- Мальчишка. Думаешь, что это поможет? – страж Сердца улыбнулся, как бы говоря: «детские игры». – Это недаром запретное знание. Что будет делать твой патрон с этой информацией? С этой новой силой, навык владеть которой люди практически утратили? Много таких, кто может ее принять? Скольких ты погубишь искушением ее? Еще пятерых? Или, быть может, и больше?
Плечи молодого человека едва заметно дрогнули, левая рука непроизвольно крепко сжалась. Так, что короткие ногти больно вонзились в ладонь. Он ничего не ответил, но поднялся на ноги чуть быстрее, казалось, наполовину утратив свое величественное спокойствие.
Перед кардиналом сейчас был не наследник могущественного иезуита, не Ворон, боец элитного подразделения Центра, а просто человек – неимоверно уставший, поселивший в обмен на силу в своей груди холодный огонь стремления к цели. Откинувший, спрятавший частицу себя самого – боль и неугасимое чувство вины. Заменивший отчаяние надеждой, страх – верой. Даже не в бога – в судьбу и в собственные силы.
Вкусивший от древа познания и заплативший за это свою цену.
Апокриф улыбался, прикидывая в уме, что этот «неопасный болезный молодой священник» сделал с той четверкой своих же соратников. Эскортом, телохранителями и ближайшими помощниками кардинала, если они так и не появились. Обезвредил? Избавился, чтобы не помешали, чтобы не путались под ногами? Применил одну из тех древних магических техник, после которых от тела не остается ни лоскутка одежд, ни пряди волос, ни клочка плоти?
«Заставил исчезнуть»?
- Ты же знаешь, что даже так ты не можешь убить меня.
Ответом ему был тяжелый выдох и пальцы, устало растиравшие виски.
- Да, не могу. Я не могу убить тебя, - веско и медленно, спокойным, тихим голосом. - И не собираюсь убивать. Но могу остановить и сделаю это.
- И как долго ты собираешься это делать?
- Столько, сколько придется.

«Людям не вечно быть пешками Чистой Силы, вам не вечно менять ход истории на свой лад».

[Гость]

Черные печати по углам «пирамиды» вспыхнули энергией. Жест будто бы омывающий ладони и стряхивающий капли на каменный пол завершил странное заклинание.
Говард Линк отвернулся от него и наконец-то занялся Уолкером, который все это время приходил в себя, обессилено привалившись к спинке церковной скамьи. Зачем-то прощупал пульс, коснулся лба – точно проверяя температуру, невесомо обрисовал пальцами алый пентакль проклятья. Неожиданно настороженно прислушался и тут же, рывком подняв Аллена на ноги, потащил того к выходу из Божьего дома.
- Ты так ничего и не понял, - кардиналу даже не нужно было напрягать голос – мертвую тишину церкви нарушали лишь звуки шагов. - Погибелен путь по следам прежних ошибок.
- Самая большая твоя ошибка была в том, что тогда ты отказал мне в милосердной смерти, - остановившись лишь на миг, бросил в ответ на это бывший инспектор.

«Шах и мат, падре».

Его следовало убить еще тогда, в подземельях. Не медля, не раздумывая, не стремясь заставить осознать в минуты мучительной агонии свой «неправильный» выбор. А потом, через эту же смерть, загнать Уолкера в ловушку – печали, отчаяния, боли от потери друга, близкого человека. Или хотя бы не упустить второго шанса в Сакро-Конвенто, заглянув глубже под безобидную маску и разглядев под ней надежду, веру и долг. Отвагу, скованную разумом, цель, дающую силы жить и идти до конца.
- Как ты выжил? – крикнул кардинал вслед, не особо надеясь как на правдивый, так и на ответ вообще.
- Господь милостив, - перед тем, как захлопнуть тяжелые двери, Говард Линк торопливо припечатал на порог еще два талисмана и встретился взглядом с нечеловеческими глазами Апокрифа.
И, как в ту кошмарную ночь в Штабе – за секунду до страшного, смертельного удара, не отвел глаза. Выдержал, лишь крепко сжав руку Уолкера, несмело потянувшего его за рукав.
Когда дверь с грохотом захлопнулась за ними, в церкви погасли свечи и дом божий вместе с запертым в нем слугой Сердца, погрузился во мрак, в непроницаемую темноту летней ночи.
***
Оказавшись за решеткой церковной ограды, инспектор негромко хлопнул в ладони. Условный сигнал прозвучал в мертвой тишине ночи сродни выстрелу и тут же откуда-то с боковой улицы прямо перед ними вырулил кэб, запряженный двумя лошадьми. Аллен не успел толком ни рассмотреть лицо извозчика, в руки которого такой непривычный сейчас Говард Линк торопливо сунул несколько монет, приказав тихим, нервным шепотом: «Быстрее!», ни расслышать адрес, которого, возможно, даже и не прозвучало.
Его запихали в экипаж раньше, чем он успел сказать своему неожиданному спасителю хотя бы несколько слов элементарной благодарности. Впрочем, Аллен сейчас и сам не знал, следует ли ему благодарить Говарда Линка или же нет.
Что с ним теперь будут делать? Отвезут в Орден и отдадут под трибунал? Снова запрут в подвалы, где еще есть целые стены? Из лап Апокрифа в руки не самого дружелюбно настроенного руководства, из огня да в полымя?
Он привык к алому мундиру штабного и к белому штатскому плащу инспектора. К тонкой рубашке, всегда идеально выглаженной, к повседневному жилету, от которого почему-то едва уловимо пахло не то какой-то острой приправой, не то слабым запахом медикаментов. К галстуку, с которым Линк часто воевал по утрам, почти с наслаждением иногда ослабляя узел, давивший на горло. Каждая мельчайшая деталь облика инспектора была будто бы вплавлена в память Аллена. Ко всему этому Уолкер просто привык.
Как привык к бесконечным нотациям по поводу своего безответственного поведения, неизмеримым запасам терпения и совсем редким срывам, когда они ругались вдрызг, не сдерживаясь, повышая голос друг на друга… И когда потом, после очередной такой ссоры приходило короткое, неизменное осознание того факта, что инспектор просто за него переживал – куда больше, чем полагалось его работой. Переживал и хотел защитить, пытаясь заставить иногда, хотя бы немного, поберечь себя. И от осознания этого становилось одновременно и стыдно, и тепло на сердце.
Наедине бесстрастные маски – улыбчивая и холодно-спокойная, трещали по швам. Они были открыты друг другу и до взаимного доверия оставалось не так уж и много, но теперь… Теперь Аллен не знал, что и думать.
Многое изменилось за прошедшее время. Изменился сам Уолкер, изменился и Говард Линк. И для Аллена была непривычной черная сутана с маленьким белым прямоугольником колоратки, непривычен был и мрачный, холодный взгляд знакомых глаз и тяжело поджатые тонкие губы.
Вокруг Говарда будто бы выросли щиты изо льда. Будто бы это был вообще не он, а какой-то другой человек. Будто бы он, в обмен на странную силу черных печатей, пустил в себя безжалостную душу сурового, расчетливого инквизитора прошлых столетий. Отдал часть себя, заплатил этой частицей за знания, давшие шанс противостоять Апокрифу и выжить в этом противостоянии.
Затолкав Аллена в экипаж, забравшись следом, и, уже на этот раз крикнув извозчику, чтобы тот поторопился, Линк по-прежнему не сказал Уолкеру ни слова, не попытался что-то объяснить или рассказать. Просто обессилено рухнул на сиденье напротив и сжал ладонями виски. Будто бы у него голова раскалывалась от невыносимой боли.
Аллен потянулся было к нему, но, опираясь о свое сидение, наткнулся ладонью на что-то маленькое и круглое, тут же прильнувшее к его руке.
Оказалось, что Тимкампи, потерявшийся, когда Уолкера сцапал эскорт кардинала, непонятно каким образом сумел найти хозяина и прошмыгнуть в кэб следом за ним.
Вспорхнув вверх, покружив вокруг и, убедившись, что с Алленом все в порядке, Тим немного повисел рядом, подумал и неожиданно резко спланировал к инспектору на колени. Говард осторожно коснулся его, погладил точно кошку, и этот простой, даже чуть неуместный жест, в одну секунду поставил все на свои места.

[Гость]

- Знаешь, мне сейчас уже почти все равно, куда мы едем, - Аллен пересел, тяжело плюхнувшись на сиденье рядом с инспектором. – Но куда бы это ни было, обещай, что когда приедем, ты снимешь с себя эту чертову сутану. Смотрится хорошо, тебе идет, но навевает неприятные воспоминания, знаешь ли.
«Учитель когда-то тоже любил подобную маскировку…»
- И только не говори, что это всерьез, а не часть маскарада. Я же с ума сойду, если придется теперь называть тебя «падре».
- Не придется, - покачал головой Говард, все еще продолжая рассеянно играть с големом. И тихо добавил – Это могу пообещать.
Во время их разговора Тим начал украдкой покусывать кончик алой кисти, украшавшей эбеновые четки инспектора. Аллен, заметив это, хотел было отогнать голема, но Линк просто снял тонкую нить черных бус со своего запястья и неожиданно попросил: «Дай руку».
Не понимая толком, зачем это нужно, Уолкер послушно протянул ему левую ладонь. И только когда нить дважды обвилась вокруг запястья, заметил вырезанные на каждой бусине священные знаки. Какие-то уже доводилось видеть на талисманах Ворона, другие он видел в первый раз.
- Для чего они, Говард? На удачу?
- Можешь думать и так. С этим он не сможет тебя найти. Или, по крайней мере, найдет не за счет своей способности чувствовать Иносенс.
- Апокриф?
- Он самый.
- Ты знаешь, что это за существо?
- Знаю, - инспектор устало вздохнул. – Но лучше отложим этот разговор. Хотя бы до завтрашнего дня.
Аллен согласно кивнул. «Отложим», а не «не будем говорить об этом», а это значит, что есть еще надежда на то, что этот разговор они будут вести не в подземельях Штаба. И все же хотелось поддразнить, услышать – как прежде, недовольное «Уолкер!», произнесенное с оттенком возмущения и укоризны. Чтобы убедиться, просто получить подтверждение… Чтобы хоть на миг забыть обрывки разговора, который он слышал в церкви, и выводы, которые сделал из услышанного.
- То есть если я прямо сейчас сбегу, использовав Ковчег, к примеру, то Штаб меня больше не поймает, так?
- Аллен!
Уолкер рассмеялся, устраиваясь поудобнее, пристраивая голову на чужое плечо, уловив в недовольном восклицании старые, знакомые нотки.
Не будет Штаба, трибунала и сырых подвалов. Кэб, летящий по ночным улицам Лондона, везет его не в Орден. Куда же именно - нет даже предположений.
Куда-то, где его постараются спрятать на некоторое время. От всех: от Ноев, от Чистой Силы и от большинства людей. Спрятать и защитить.

Аллена Уолкера, Четырнадцатого, ученика Мариана Кросса.

Говард Линк, вырывая его из рук Апокрифа, не делал различий между этими именами. Непривычно мрачный в черном облачении, но внутренне - все тот же инспектор, усталый и решительный одновременно, он ни о чем его не спросил. Ни почему Уолкер так неосмотрительно оказался в Лондоне – под самым носом у командования, ни о памяти Ноя…
Или доверял безоговорочно, или уже все знал и все равно – верил. Выполнял свой долг и исполнял старую просьбу.
Руководствуясь чужим приказом? Собственными целями и мотивами? С тяжелыми мыслями о прошлом или со слабыми светлыми надеждами на будущее? Имело ли это сейчас такое уж большое значение?

Ночь битвы за Орден, подвалы Штаба. Ненаправленная атака акума, появление Апокрифа…
«Я не могу позволить тебе умереть»…

Этого было вполне достаточно. Все остальное – не так уж и важно.

- Куда мы едем? – все же поинтересовался Уолкер, положив свою ладонь поверх руки инспектора. – К Леверье?
- Возможно.

[Гость]

И примечания:
сollo d’Inferno - "Адский холм". На западном холме Ассизи, до того, как был основан монастырь, казнили преступников.

In principio erat Verbum et Verbum erat apud Deum et Deus erat Verbum - первая строка Евангелия от Иоанна (Новый Завет). "В начале было Слово, и Слово было с Богом, и Слово было Бог."

mio caro figlio - (итал). мой милый сын

"Anima Christi, sanctifica me. Corpus Christi, salve me." - здесь и далее отрывки из "Anima Christi" ("Душа Христа", любимая молитва Игнатия Лойлы, входит в отпущение грехов).

основатель Общества Иисусова - Игнатий де Лойола, католический святой, основатель ордена иезутов.

[Tykki]

Гость позвольте поправить неточность, бросившуюся в глаза в последнем примечании: Иезуиты - не Братство, а Общество Иисуса. Соответственно, только их Лойола и основывал, а то по примечению ощущение, что Общество Иисуса и орден иезуитов - это две какие-то разные организации =)

[Гость]

Tykki , спасибо за замечание.
Автор не заметил грубой ошибки, проскользнувшей из черновика при вычитке.

[Lios Alfary]

Автор! Автор! Можно я вас расцелую?
Такая замечательная история, поначалу я ужаснулся - что с Линком в самом деле случилось непоправимое. А потом выдохнул облегченно. Вообще, с Линком в фике происходит тройная трансформация, очень интересно меняется восприятие его и окружения. И линклен такой тягуче-нежный, прямо по кинкам же.
А откройте секрет - а то я не совсем понял из текста - почему Аллена в эту церковь понесло? Потому что он знал о встрече с Линком? Или это та церковь, которой Федерико "заведовал", и он пришел по старой памяти просить убежища?
Спасибо огромное! Не ожидал такого "полновесного" исполнения на фесте, если честно, и очень рад ему *_*
Заказчик, который наконец дошел до исполнения и очень извиняется за свои тормоза

[Гость]

Можно)

с Линком в фике происходит тройная трансформация, очень интересно меняется восприятие его и окружения. И линклен такой тягуче-нежный, прямо по кинкам же.

*очень-очень рад, что удалось сделать эту трансформацию заметной и счастлив, что попал в отношении и пэйрингового, и кинкового*

А откройте секрет - а то я не совсем понял из текста - почему Аллена в эту церковь понесло? Потому что он знал о встрече с Линком? Или это та церковь, которой Федерико "заведовал", и он пришел по старой памяти просить убежища?

Насчет церкви и Аллена у автора конкретной мысли тоже не было, честно говоря... Автор любит падре Федерико, автор как раз недавно узнал, что его церковь находилась в Лондоне... Знание о встрече с инспектором тут точно не планировалось - спрятаться надо было на время, может быть, о том же Четырнадцатом информацию искал по каким-то ключам подсказкам. Просто оказался "в нужном месте и в нужное время" для сюжета =)

Не ожидал такого "полновесного" исполнения на фесте, если честно, и очень рад ему *_*

Автор очень-очень счастлив, что оно понравилось заказчику, автор очень боялся за огромный для Феста объем.
автор, собственно =)

[паб имени (петли) Линча и прочих радостей]

Автор, когда я посмотрела на количество знаков, я думала, что не осилю. Когда я дочитала до конца, я подумала: "Конец? Так быстро? Мало как-то..." :З В любом случае, вы написали очень занимательную вещь, спасибо вам = ) Не отказалась бы узнать вас в ник по умылу)
Проходивший мимо читатель

[Гость]

F.grass_hoper, спасибо за отзыв)

"Конец? Так быстро? Мало как-то..."

На самом деле в изначальных черновиках еще больше было) Но это бы было уже просто неприлично)

Не отказалась бы узнать вас в ник по умылу)

Хорошо, раскроюсь)