599 Едва их оставили вдвоем, Лави пополз к Канде. Тот лежал на спине, лицо было все в крови, слипшиеся ресницы бросали острые тени. Лави дрожащими пальцами прикоснулся к его щеке. - Не смей меня трогать, - холодным голосом отчетливо сказал вдруг он, и Лави отдернул руку. Убрался к окну и сел, обняв руками колени. Было холодно. - Юу, - позвал он через некоторое время. - Не смей меня так звать, - немедленно откликнулся из своего угла Канда и открыл глаза. - Блин, у нас тут персональный конец света, а ты все из-за имени беспокоишься! Канда повернул голову, посмотрел на него внимательно, и внезапно усмехнулся. - Ты из-за этого повязку носил? - Что? – не понял Лави. - Левый глаз. Из-за цвета? А нога у тебя случайно не короче другой? Лави секунду соображал, о чем говорит тот, но понял и усмехнулся тоже. - Подойди, проверь. - Нет уж. Сдались мне твои ноги. - Вот правильно. Глядите-ка, наш Юу даже способен мыслить логично. - Заткнись, - фыркнул Канда. Оперся о стену и сел. Поморщился, потирая плечо. Конечно, от Историка это не укрылось. - Болит? - Ну, - помедлив, согласился Канда. Лави кивнул. Фантомные боли. Мозг помнит, что было больно, даже если тело забывает. Так ноет рука там, где уже прижгли культю. - Даже не знаю, хорошо для тебя, что есть регенерация, или плохо. Канда выразительно промолчал. - Наверное, все же хорошо. Если мы решим отсюда бежать – когда решим – чем здоровее будем, тем лучше, - рассуждал вполголоса Лави. Главное, пока не сдаваться. Но когда он будет, этот удобный момент? Когда наступит время? И как им узнать, где они находятся? - У тебя на руках кровь. - Засохла. - Твоя? - Нет, знаешь, кур резал. Или нет, свиней колол. Лави вздохнул. У них даже шутки с акум перешли на что-то бытовое. Как давно они не были на поле боя, уже, кажется, целая вечность!.. - Давай сотру. Канда ни словом не возразил, и Лави снова перебрался к нему, чуть подволакивая ногу. У него регенерации не было. Ладно хоть в камере царил такой холод, что чувствительность притуплялась. Хотя иногда ночью зубы начинали постукивать, тогда минус был… в минус. Канда снова не возражал, когда Лави взял в руки его ладонь и подышал на окровавленные пальцы. - Я ведь говорил тебе держаться подальше, - тихо сказал Канда, опуская глаза. Лави беззаботно пожал плечами, продолжая. - Ты мне не начальство. Да я и Старика не очень-то слушал. - Ну и зря, - так же тихо сказал Канда. Вытащив из кармана не очень чистый платок, Лави смочил уголок его слюной и стал осторожно вытирать. Канда закрыл глаза. Надо было прогонять его от себя, орать, заставлять забиваться опять в угол, но сил на это не было. Не хотелось. Железная воля мало-помалу гнулась, самообладание давало трещину, раз за разом бывший экзорцист позволял все дольше задерживаться около себя бывшему же напарнику. Нельзя. Он и себя ставит под удар, и его. В себе Канда был уверен, он выдержит все, что угодно, с регенерацией или без, но если у него на глазах пытать будут Лави… Об этом Канда запрещал себе думать. Этим мыслям не позволял думаться. Да и с того самого первого раза Лави не трогали. Позволяли сидеть и даже почти не били, особенно если тому хватало ума быть тихим. Может из-за того, что он сохранил свой статус Историка – в отличие от бывших товарищей по оружию. Может, потому что Канда показался им более интересной игрушкой. В любом случае, Канда был даже рад. Немного смысла жизни у него осталось: он по-прежнему мог защищать кого-то. Пусть даже так. - Иди отсюда. - Чего? Юу… - Пошел вон, говорю. Не уберешься, вторую ногу сломаю. Точно будет одна другой короче.
Когда Лави садится на корточки у камина, притрагивается пальцами к огню, – он ласковый, как ручной зверь, льнет к руке, ластится – то в трубе что-то тихо ухает. - Заходи, зачем стоишь под дверью? – книжник улыбается, не отводя взгляда от нежного язычка пламени. Он возится с ним, как со щенком, посмеивается его милым выходкам и мягко журит за несильный ожог – детеныши часто не рассчитывают своих сил. От гостя по комнате разливается неодобрение, Лави знает, что это из-за того, что тот волнуется, поэтому ни капли не сердится. Только подкидывает пару веточек в камин и распрямляется, поднимаясь на ноги. Сладко потягивается, прогибается в спине назад, жмурит довольно единственный глаз и, наконец-то, поворачивается, вопросительно улыбаясь. - Ты обжегся, - холодно говорит гость. Он словно пытается заморозить своим дыханием, своим присутствием. Сковать во льду теплое пламя в камине, под рыжими ресницами, под тонкой кофтой, в мягкой темноте, за обветренными губами вкуса чая. Если и хочет, то у него это не получается – становится только жарче, только светлее. - Он не специально. Знаешь, это как с щенком играть: кусается, но разве ты можешь обижаться на него? – Лави улыбается, а потом еще раз, но уже намного теплее, когда холодные пальцы касаются обожженной кожи ладони. - Не делай так, - холод из требовательного становится немного просящим. Или заботящимся, тут уж как посмотреть. – Рыжий болван, это когда-нибудь прищемит твои кроличьи уши! Лави тихо смеется, осторожно накрывает ледяные руки своей, теплой, почти горячей, сжимает. Ему очень жаль, но объяснить он не может. И передать, что он чувствует – тоже не может. Зато в его силах предсказать судьбу по тлеющим уголькам, увидеть сокровенное в отблесках пламени. Первым он не занимается из принципа, второе – подглядел только что; приятно удивлен. - Юу, знаешь… - книжник замолкает, неспешно подбирая слова. Руки под пальцами оттаивают, теплеют – их хочется целовать, жарко дышать на ладони; Лави сдерживается, ему не хочется ничего объяснять, мысли не хотят принимать нужную форму. - Твоя дурацкая связь с природой, - гость наконец не выдерживает и громко фыркает. Он не одобряет, он удивляется такому, ему любопытно, его влечет. Лави знает, что какое-то чувство здесь ложное, но ему упорно не дают подсказок, какое именно. Но так даже интереснее, определенно так интереснее. К тому же, дыхание у Канды не такое уж и холодное: книжник чувствует его кончиком носа, книжник хочет это чувствовать еще чем-нибудь. Губами, например. - Не ворчи, - Лави улыбается. Чем дальше, тем сильнее связующая нить. Лави думает, что когда-нибудь он очнется в чьем-нибудь костре, будет ярко гореть, потрескивать и отражать сокровенное. Лави сейчас кажется это странным и немного пугающим, но, наверное, это произойдет еще нескоро. Лави ласково поглаживает подушечкой большого пальца по ладони. Чем дальше, тем сильнее связующая нить между ним, Лави, и Кандой. Лави думает, что когда-нибудь они проснутся в одной постели, будут немного не в себе, будут находить в себе нежность, о которой никогда не подозревали – это как раз и есть то самое сокровенное. Лави сейчас кажется это странным, но безумно привлекательным. Это, наверное, произойдет в ближайшее время. - Ты зачем пришел? – с теплотой спрашивает книжник. Канда взбрыкивается, вскидывает голову, на мгновение становится ледяным, прежде чем отвести взгляд и едва слышно буркнуть: - Скучал. «Скучал» у Канды – это почти что самое пылкое признание в любви, самое искреннее уверение в дружбе, действительно. Это удивительно, слишком удивительно, чтобы быть правдой, поэтому книжник лишь сильнее сжимает прохладные руки, наклоняет голову и наконец-то целует ладони, проводит кончиком языка по линии жизни. - Ты будешь долго жить, Юу. И счастливо. Твои руки – руки именно такого человека, - он тихо посмеивается, прижимает чужие ладони к груди, напротив сердца. - Больше твое чертово шаманство тебе ни о чем не говорит? – Канда хмурится, но в глубине глаз можно различить улыбку, если знать, как посмотреть. - Говорит, - Лави улыбается хитро, делает шаг вперед. Он знает, что можно. Отвар знания состоит из многих ингридиентов: редких улыбок, признаний, которых обычно никто не слышит, доверия, нескольких лет дружбы, подсмотренной у огня тайны темных (темнее, чем обычно) глаз. – Оно говорит, что на эту ночь ты останешься у меня. Лави лукаво шепчет и прижимается к Канде всем телом. Огонь говорит ему, что ночь будет долгая.
Ох, ты. Даже дыхание перехватило, а буйная фантазия много чего дорисовала) Автор, мне нравится, как описываете контакт - эти еще такие легкие касания друг другу, но в которых заложенно так много - очень замечательно)) Откройтесь заказчику?))
Встречал ли кто-нибудь честного человека, у которого серые глаза? (c)
Shining-Wings, ну, я в основном по драбблам здесь и на дигрееоднострочниках) Плюс один или два лавандовских мини - и всо) Почти все в дайрике по этому тегу.
острое карри., ох нравится мне Ваш стиль...*_* мысле-образы, эпитеты, обороты, тонкости, создающие особенную атмосферу... А ещё такое приятное, щекочущее ощущение тягучести во время прочтения, словно слова читаются медленней и нарочно растягиваются что ли... Не могу точно описать, но спасибо за эти ощущения.
Едва их оставили вдвоем, Лави пополз к Канде. Тот лежал на спине, лицо было все в крови, слипшиеся ресницы бросали острые тени. Лави дрожащими пальцами прикоснулся к его щеке.
- Не смей меня трогать, - холодным голосом отчетливо сказал вдруг он, и Лави отдернул руку. Убрался к окну и сел, обняв руками колени. Было холодно.
- Юу, - позвал он через некоторое время.
- Не смей меня так звать, - немедленно откликнулся из своего угла Канда и открыл глаза.
- Блин, у нас тут персональный конец света, а ты все из-за имени беспокоишься!
Канда повернул голову, посмотрел на него внимательно, и внезапно усмехнулся.
- Ты из-за этого повязку носил?
- Что? – не понял Лави.
- Левый глаз. Из-за цвета? А нога у тебя случайно не короче другой?
Лави секунду соображал, о чем говорит тот, но понял и усмехнулся тоже.
- Подойди, проверь.
- Нет уж. Сдались мне твои ноги.
- Вот правильно. Глядите-ка, наш Юу даже способен мыслить логично.
- Заткнись, - фыркнул Канда. Оперся о стену и сел. Поморщился, потирая плечо. Конечно, от Историка это не укрылось.
- Болит?
- Ну, - помедлив, согласился Канда.
Лави кивнул. Фантомные боли. Мозг помнит, что было больно, даже если тело забывает. Так ноет рука там, где уже прижгли культю.
- Даже не знаю, хорошо для тебя, что есть регенерация, или плохо.
Канда выразительно промолчал.
- Наверное, все же хорошо. Если мы решим отсюда бежать – когда решим – чем здоровее будем, тем лучше, - рассуждал вполголоса Лави.
Главное, пока не сдаваться. Но когда он будет, этот удобный момент? Когда наступит время? И как им узнать, где они находятся?
- У тебя на руках кровь.
- Засохла.
- Твоя?
- Нет, знаешь, кур резал. Или нет, свиней колол.
Лави вздохнул. У них даже шутки с акум перешли на что-то бытовое. Как давно они не были на поле боя, уже, кажется, целая вечность!..
- Давай сотру.
Канда ни словом не возразил, и Лави снова перебрался к нему, чуть подволакивая ногу. У него регенерации не было. Ладно хоть в камере царил такой холод, что чувствительность притуплялась. Хотя иногда ночью зубы начинали постукивать, тогда минус был… в минус. Канда снова не возражал, когда Лави взял в руки его ладонь и подышал на окровавленные пальцы.
- Я ведь говорил тебе держаться подальше, - тихо сказал Канда, опуская глаза.
Лави беззаботно пожал плечами, продолжая.
- Ты мне не начальство. Да я и Старика не очень-то слушал.
- Ну и зря, - так же тихо сказал Канда.
Вытащив из кармана не очень чистый платок, Лави смочил уголок его слюной и стал осторожно вытирать.
Канда закрыл глаза. Надо было прогонять его от себя, орать, заставлять забиваться опять в угол, но сил на это не было. Не хотелось. Железная воля мало-помалу гнулась, самообладание давало трещину, раз за разом бывший экзорцист позволял все дольше задерживаться около себя бывшему же напарнику. Нельзя. Он и себя ставит под удар, и его. В себе Канда был уверен, он выдержит все, что угодно, с регенерацией или без, но если у него на глазах пытать будут Лави… Об этом Канда запрещал себе думать. Этим мыслям не позволял думаться. Да и с того самого первого раза Лави не трогали. Позволяли сидеть и даже почти не били, особенно если тому хватало ума быть тихим. Может из-за того, что он сохранил свой статус Историка – в отличие от бывших товарищей по оружию. Может, потому что Канда показался им более интересной игрушкой. В любом случае, Канда был даже рад. Немного смысла жизни у него осталось: он по-прежнему мог защищать кого-то. Пусть даже так.
- Иди отсюда.
- Чего? Юу…
- Пошел вон, говорю. Не уберешься, вторую ногу сломаю. Точно будет одна другой короче.
Заказчик
автор стесняется)
Когда Лави садится на корточки у камина, притрагивается пальцами к огню, – он ласковый, как ручной зверь, льнет к руке, ластится – то в трубе что-то тихо ухает.
- Заходи, зачем стоишь под дверью? – книжник улыбается, не отводя взгляда от нежного язычка пламени. Он возится с ним, как со щенком, посмеивается его милым выходкам и мягко журит за несильный ожог – детеныши часто не рассчитывают своих сил.
От гостя по комнате разливается неодобрение, Лави знает, что это из-за того, что тот волнуется, поэтому ни капли не сердится. Только подкидывает пару веточек в камин и распрямляется, поднимаясь на ноги. Сладко потягивается, прогибается в спине назад, жмурит довольно единственный глаз и, наконец-то, поворачивается, вопросительно улыбаясь.
- Ты обжегся, - холодно говорит гость. Он словно пытается заморозить своим дыханием, своим присутствием. Сковать во льду теплое пламя в камине, под рыжими ресницами, под тонкой кофтой, в мягкой темноте, за обветренными губами вкуса чая. Если и хочет, то у него это не получается – становится только жарче, только светлее.
- Он не специально. Знаешь, это как с щенком играть: кусается, но разве ты можешь обижаться на него? – Лави улыбается, а потом еще раз, но уже намного теплее, когда холодные пальцы касаются обожженной кожи ладони.
- Не делай так, - холод из требовательного становится немного просящим. Или заботящимся, тут уж как посмотреть. – Рыжий болван, это когда-нибудь прищемит твои кроличьи уши!
Лави тихо смеется, осторожно накрывает ледяные руки своей, теплой, почти горячей, сжимает. Ему очень жаль, но объяснить он не может. И передать, что он чувствует – тоже не может. Зато в его силах предсказать судьбу по тлеющим уголькам, увидеть сокровенное в отблесках пламени. Первым он не занимается из принципа, второе – подглядел только что; приятно удивлен.
- Юу, знаешь… - книжник замолкает, неспешно подбирая слова. Руки под пальцами оттаивают, теплеют – их хочется целовать, жарко дышать на ладони; Лави сдерживается, ему не хочется ничего объяснять, мысли не хотят принимать нужную форму.
- Твоя дурацкая связь с природой, - гость наконец не выдерживает и громко фыркает. Он не одобряет, он удивляется такому, ему любопытно, его влечет. Лави знает, что какое-то чувство здесь ложное, но ему упорно не дают подсказок, какое именно. Но так даже интереснее, определенно так интереснее. К тому же, дыхание у Канды не такое уж и холодное: книжник чувствует его кончиком носа, книжник хочет это чувствовать еще чем-нибудь. Губами, например.
- Не ворчи, - Лави улыбается. Чем дальше, тем сильнее связующая нить. Лави думает, что когда-нибудь он очнется в чьем-нибудь костре, будет ярко гореть, потрескивать и отражать сокровенное. Лави сейчас кажется это странным и немного пугающим, но, наверное, это произойдет еще нескоро.
Лави ласково поглаживает подушечкой большого пальца по ладони. Чем дальше, тем сильнее связующая нить между ним, Лави, и Кандой. Лави думает, что когда-нибудь они проснутся в одной постели, будут немного не в себе, будут находить в себе нежность, о которой никогда не подозревали – это как раз и есть то самое сокровенное. Лави сейчас кажется это странным, но безумно привлекательным. Это, наверное, произойдет в ближайшее время.
- Ты зачем пришел? – с теплотой спрашивает книжник. Канда взбрыкивается, вскидывает голову, на мгновение становится ледяным, прежде чем отвести взгляд и едва слышно буркнуть:
- Скучал.
«Скучал» у Канды – это почти что самое пылкое признание в любви, самое искреннее уверение в дружбе, действительно. Это удивительно, слишком удивительно, чтобы быть правдой, поэтому книжник лишь сильнее сжимает прохладные руки, наклоняет голову и наконец-то целует ладони, проводит кончиком языка по линии жизни.
- Ты будешь долго жить, Юу. И счастливо. Твои руки – руки именно такого человека, - он тихо посмеивается, прижимает чужие ладони к груди, напротив сердца.
- Больше твое чертово шаманство тебе ни о чем не говорит? – Канда хмурится, но в глубине глаз можно различить улыбку, если знать, как посмотреть.
- Говорит, - Лави улыбается хитро, делает шаг вперед. Он знает, что можно. Отвар знания состоит из многих ингридиентов: редких улыбок, признаний, которых обычно никто не слышит, доверия, нескольких лет дружбы, подсмотренной у огня тайны темных (темнее, чем обычно) глаз. – Оно говорит, что на эту ночь ты останешься у меня.
Лави лукаво шепчет и прижимается к Канде всем телом. Огонь говорит ему, что ночь будет долгая.
Автор, мне нравится, как описываете контакт - эти еще такие легкие касания друг другу, но в которых заложенно так много - очень замечательно))
Откройтесь заказчику?))
хитрый автор.
Но шикарен **
Байстря, Вам спасибо, что прочитали))
Мило)))) Мне очень понравилось - тепло.))))
Спасибо)))
Оно такое невероятное чувственное и нежное, что просто нет слов!
А еще Вы по ДГ что-то писали?
Ооо, спасибо!
ох нравится мне Ваш стиль...*_* мысле-образы, эпитеты, обороты, тонкости, создающие особенную атмосферу... А ещё такое приятное, щекочущее ощущение тягучести во время прочтения, словно слова читаются медленней и нарочно растягиваются что ли... Не могу точно описать, но спасибо за эти ощущения.
автор.
Спасибо!