Мариан всегда не понимал, как у Нэа хватает терпения и желания просиживать за роялем по нескольку часов. То играет что-нибудь, то, закусив губу, строчит в тетради свои непонятные символы, то долбит один и тот же кусок много-много раз, словно надеется услышать в одном и том же мотиве что-то новое. Иногда что-то свое, иногда - чужое, с потрепанных старых нот, которые он таскает в своем чемоданчике. Хотя Мариан подозревал, что Уолкеру эти ноты вовсе не нужны, он наверняка знал все эти мелодии наизусть. А ноты… Ноты ставились на рояль скорее для порядка, потому, что они должны были там стоять. Все как в консерватории, чтоб её. И угораздило же Кросса связаться с музыкантом - он до сих пор не мог понять, как. Вот и сегодня Нэа тоже насиловал рояль - старый, с потрескавшимся лаком на корпусе, с чем-то, то и дело жалобно поскрипывающим внутри. Уолкер уже открывал крышку, копался там сосредоточенно, но, очевидно, так и не смог ничего сделать. Скорее всего, из-за почтенного возраста инструмента - Мариан подозревал, что тот старше его бабушки. Вообще, было удивительно, что в таком незначительном городишке, в единственной гостинице найдется хоть один номер с музыкальным инструментом, но Нэа повезло. В отличие от самого Кросса - после вчерашнего неумеренного возлияния у него жутко болела голова, и от постоянно звучавшей музыки боль становилась только сильнее. Просить Нэа прекратить было бесполезно, Мариан уже пытался. Поэтому сейчас он просто полулежал в кресле, сжав пальцами ноющий висок, и хмуро сверлил взглядом спину одного неугомонного музыканта. А неугомонный музыкант продолжал давить на клавиши и извлекать из почтенного старого рояля множество звуков. Кроссу пока были знакомы все произведения - Моцарт, чтоб его, фанатичный австрияк, который, судя по запасам Нэа, насочинял всего на столетия вперед - но этого определенно не знал. Уолкер особенно любил этого композитора и частенько говорил, что хочет быть на него похожим. Мариан в таких случаях всегда язвил, что за свою в принципе бесконечную жизнь Ноя Нэа настрочит в разы больше. Уолкер обижался и говорил, что тот просто ничего не понимает в музыке. называл грубым, невежественным чурбаном. Дулся часами и не разговаривал. Но никогда не уходил, не бросал. Из чего Мариан делал определенный вывод - чувствовал себя особенным, тем, кому позволены такие шуточки. Поэтому и не думал прекращать так себя вести. Вот и сейчас, не выдержав, когда из-под пальцев Нэа начали вылетать совсем уж громкие аккорды, он встал и схватил Уолкера за плечо. - Что за хрень играешь? Нэа умел забавно дуться - поджимать непропорционально большой рот, хмурить тонкие брови и набычиваться, словно рассерженный котенок. В такие моменты он еще сильнее выглядел младше своих лет. - Моцарт. - Это я уже понял, - ворчливо отозвался Мариан. - А как называется? - Тебе-то какая разница, ты все равно ноту до от ноты фа не отличишь. Ну, «Турецкий марш». Кросс саркастически фыркнул. - Ну разве это марш? Слышал я настоящие марши, они совсем не такие. Более… торжественные, что ли. Под них маршируют солдаты. А тут… Под эту музыку разве только что па выделывать. Может, конечно у них, австрияков, такие и солдаты, не знаю, не был. Я уж молчу о том, что турками тут и не пахло. Так что либо твой Моцарт не умел правильные названия подбирать, либо… - Замолчи! - Нэа разозлился так, что с силой ударил пальцами по клавишам. Старый рояль тут же неодобрительно скрипнул, а голова Мариана немедленно отдалась болью, словно медный гонг, в который ударили колотушкой. - Ты ничего не понимаешь! Ты… Кросс старательно пропустил мимо уха долгую поучительную лекцию о каких-то оркестрах, которые называли турецкими, хотя ни одного турка там не наблюдалось, и о том, что марши не всегда бывают военными. Наконец, Нэа выдохся и, уставившись прямо в глаза Мариана, бросил одну-единственную фразу. - А вообще, Моцарту видней. И заиграл другое произведение означенного австрияка, которое Кросс на дух не переносил - реквием, «Лакримозу». Явно специально, желая таким образом отомстить другу. Мариан же, не найдя, что ответить на странное заявление, плюнул и вернулся в кресло. В конце концов, может, Нэа и прав - Моцарту видней, как обзывать свои сочинения. А самому Кроссу на все это абсолютно наплевать - главное, чтобы на сегодня Нэа поскорее надоело музицировать.
-
-
14.10.2012 в 17:49Мариан всегда не понимал, как у Нэа хватает терпения и желания просиживать за роялем по нескольку часов. То играет что-нибудь, то, закусив губу, строчит в тетради свои непонятные символы, то долбит один и тот же кусок много-много раз, словно надеется услышать в одном и том же мотиве что-то новое. Иногда что-то свое, иногда - чужое, с потрепанных старых нот, которые он таскает в своем чемоданчике. Хотя Мариан подозревал, что Уолкеру эти ноты вовсе не нужны, он наверняка знал все эти мелодии наизусть. А ноты… Ноты ставились на рояль скорее для порядка, потому, что они должны были там стоять. Все как в консерватории, чтоб её. И угораздило же Кросса связаться с музыкантом - он до сих пор не мог понять, как.
Вот и сегодня Нэа тоже насиловал рояль - старый, с потрескавшимся лаком на корпусе, с чем-то, то и дело жалобно поскрипывающим внутри. Уолкер уже открывал крышку, копался там сосредоточенно, но, очевидно, так и не смог ничего сделать. Скорее всего, из-за почтенного возраста инструмента - Мариан подозревал, что тот старше его бабушки. Вообще, было удивительно, что в таком незначительном городишке, в единственной гостинице найдется хоть один номер с музыкальным инструментом, но Нэа повезло. В отличие от самого Кросса - после вчерашнего неумеренного возлияния у него жутко болела голова, и от постоянно звучавшей музыки боль становилась только сильнее.
Просить Нэа прекратить было бесполезно, Мариан уже пытался. Поэтому сейчас он просто полулежал в кресле, сжав пальцами ноющий висок, и хмуро сверлил взглядом спину одного неугомонного музыканта. А неугомонный музыкант продолжал давить на клавиши и извлекать из почтенного старого рояля множество звуков. Кроссу пока были знакомы все произведения - Моцарт, чтоб его, фанатичный австрияк, который, судя по запасам Нэа, насочинял всего на столетия вперед - но этого определенно не знал. Уолкер особенно любил этого композитора и частенько говорил, что хочет быть на него похожим. Мариан в таких случаях всегда язвил, что за свою в принципе бесконечную жизнь Ноя Нэа настрочит в разы больше. Уолкер обижался и говорил, что тот просто ничего не понимает в музыке. называл грубым, невежественным чурбаном. Дулся часами и не разговаривал. Но никогда не уходил, не бросал. Из чего Мариан делал определенный вывод - чувствовал себя особенным, тем, кому позволены такие шуточки. Поэтому и не думал прекращать так себя вести.
Вот и сейчас, не выдержав, когда из-под пальцев Нэа начали вылетать совсем уж громкие аккорды, он встал и схватил Уолкера за плечо.
- Что за хрень играешь?
Нэа умел забавно дуться - поджимать непропорционально большой рот, хмурить тонкие брови и набычиваться, словно рассерженный котенок. В такие моменты он еще сильнее выглядел младше своих лет.
- Моцарт.
- Это я уже понял, - ворчливо отозвался Мариан. - А как называется?
- Тебе-то какая разница, ты все равно ноту до от ноты фа не отличишь. Ну, «Турецкий марш».
Кросс саркастически фыркнул.
- Ну разве это марш? Слышал я настоящие марши, они совсем не такие. Более… торжественные, что ли. Под них маршируют солдаты. А тут… Под эту музыку разве только что па выделывать. Может, конечно у них, австрияков, такие и солдаты, не знаю, не был. Я уж молчу о том, что турками тут и не пахло. Так что либо твой Моцарт не умел правильные названия подбирать, либо…
- Замолчи! - Нэа разозлился так, что с силой ударил пальцами по клавишам. Старый рояль тут же неодобрительно скрипнул, а голова Мариана немедленно отдалась болью, словно медный гонг, в который ударили колотушкой. - Ты ничего не понимаешь! Ты…
Кросс старательно пропустил мимо уха долгую поучительную лекцию о каких-то оркестрах, которые называли турецкими, хотя ни одного турка там не наблюдалось, и о том, что марши не всегда бывают военными. Наконец, Нэа выдохся и, уставившись прямо в глаза Мариана, бросил одну-единственную фразу.
- А вообще, Моцарту видней.
И заиграл другое произведение означенного австрияка, которое Кросс на дух не переносил - реквием, «Лакримозу». Явно специально, желая таким образом отомстить другу.
Мариан же, не найдя, что ответить на странное заявление, плюнул и вернулся в кресло. В конце концов, может, Нэа и прав - Моцарту видней, как обзывать свои сочинения. А самому Кроссу на все это абсолютно наплевать - главное, чтобы на сегодня Нэа поскорее надоело музицировать.
-
-
15.10.2012 в 21:01Не ожидала увидеть в выполненных уже, честно говоря, получился приятный сюрприз.
Спасибо Вам.
заказчик
-
-
15.10.2012 в 21:07Автор